Глава 3. СЕКС И СЕКТЫ В ТЕЛАХ И ТЕКСТАХ: ГДЕ БЫЛ РАХМЕТОВ, ПОКА НЕ ВЕРНУЛСЯ ШАТОВЫМ
Американский коммунизм в России: Николай Чайковский
Далеко от Новоузенска и еще дальше от Онайды, в столичном Петербурге, существовала группа молодых людей, которые называли себя чайковцами. "Мы не были тогда ни [...] марксистами, ни славянофилами, а самодельным, на русской почве выросшим, рыцарским орденом", - вспоминал их лидер Николай Чайковский. Назначение ордена, названного его именем, было вполне классическим: "миссия открыть народу какую-то правду, которую знали только мы одни, и тем произвести социальное чудо". Всякое чудо, а особенно социальное, имеет перед собой культурные образцы, которым и следует. Сначала группа стала известна полицейским агентам под названием "книжного кружка"; среди книг, которые вместе читали молодые люди, ища в них нужную народу "правду", были Вольтер и Маркс, Чернышевский и Щапов. В чтении принимали участие Софья Перовская, Петр Кропоткин и другие будущие лидеры. Чтобы произвести чудо, нужны, однако, более действенные приемы работы над собой.
Совершенно случайно община наткнулась на тот самый прием регулирования отношений личности к обществу и обратно, которым так гордятся американские коммунисты. Это - критика каждого всеми, то есть объективный анализ свойств и особенностей данной личности на общих собраниях всеми, кто хочет. Конечная цель критики друг друга в коммуне состояла не столько в нравственной выработке или регуляции отношений, как это бывает у американских коммунистов, а в более близком изучении друг друга для известной практической деятельности, то есть была чисто утилитарная.
Действительно, трудно себе представить более эффективный способ интеграции группы, индоктринации членов и подчинения их психологическому контролю. Вряд ли, однако, чайковцы натолкнулись на этот метод "случайно"; более вероятно, что они прямо следовали примеру Нойеза, на который и ссылается очевидец. Один из участников кружка, Василий Александров, освоил и другую половину учения Нойеза. Он проповедовал "оригинальные воззрения на свободу любви", работал с женской частью кружка, считал себя "вождем и великим деятелем" и надеялся на близкий успех "неакадемической науки". Революционная карьера Александрова закончилась тем, что он присвоил общественные деньги и уехал за границу.
Между тем члены "книжного кружка" поселились в 1871 году утопической коммуной под Питером, на Охте. Их было 12 мужчин и 5 женщин. Жили люди разного пола порознь, но женщины одевались в мужскую одежду и вместе с мужчинами занимались гимнастикой. Эксперименты шли и в других областях жизни; например, студенты жарили и ели конину и даже собак и кошек. Вообще в коммуне шел свободный поиск новых путей. Один из членов ее, например, предполагал обнаружить главные центры общественного недовольства в инвалидных командах и публичных домах. Все имущество и заработки членов сдавались в общую кассу. Из этого кружка и началось знаменитое "хождение в народ". Одним из первых пропагандируя в народе, среди крестьян Черниговской губернии в 1873 году, Чайковский понял: "Нужна новая; религия" (Ч, 118). Последняя не заставила себя ждать, но оказалась не вполне новой.
В июле 1874 года Петр Лавров, лидер нового поколения русских радикалов, с уверенностью писал Герману Лопатину, переводчику Маркса: Чайковский обратился в "секту христов", то есть; хлыстов'. Эта "новая религия" была воспринята от одного из товарищей по подпольному движению, Александра Маликова. В 1860-х годах он принадлежал к радикальному кружку Николая Ишутина, а потом пытался образовать утопическую коммуну-кооператив в духе Что делать?, выбрав для эксперимента стекольную фабрику под Калугой; как всегда, выбор бизнеса кажется аллегоричным, без стекла не построишь Хрустального дворца. Сын крестьянина, окончивший Московский университет, Маликов был следователем под Калугой, когда его "почти внезапно охватило религиозное настроение". У него было еще много удивительных особенностей; в частности, его поддерживал Победоносцев, не раз выручавший его от неприятностей с полицией. Впрочем, Маликов участвовал и в проекте освобождения Чернышевского из Сибири. Арестованный в 1866 году, Маликов вскоре снова появился в народнических кругах. Тут друзья его узнали, что такое мистическое перерождение. Человек и без того красноречивый, Маликов стал временами впадать в состояние, которое сам понимал как религиозный экстаз. Короленко, близко знавший Маликова, так описывал его в момент вдохновения: "волосы точно вставали дыбом над его головой, глаза сверкали глубоким огнем, и речь лилась бурным потоком, пламенная, красноречивая и часто... малопонятная [...] Он весь пылал, как тургеневский оратор-сектант" (Короленко имел в виду героя романа Тургенева Новь, сектанта-проповедника). Впрочем, Короленко замечал и внутреннюю сложность Маликова: "он умел во всем этом отметить смешное", что "не спасало его от участия в этом комизме". Веру свою он называл "учение о богочеловечестве" и активно пропагандировал ее среди старых товарищей-народников.
"Очищенный человек во время религиозного экстаза ясно ощущает себя лишь атомом огромного вселенского организма", - проповедовал Маликов (Ч, 118); маленький сын его говорил, что папа у него- бог. Одни считали, что содержание этой "новой религии" было прочитано у Огюста Конта; другие понимали новую религию Маликова как вариант хлыстовства. Короленко, рассказывая о Маликове, постоянно сравнивал его с сектантами. Лопатин, который в свое время тоже участвовал в проекте освобождения Чернышевского, с уверенностью называл Маликова хлыстом, а учение его - хлыстовщиной. Действительно, у хлыстов все было похоже - и экстаз, и общины, и человекобожие. Для народников хлыстовство имело авторитет народной веры; их целью всегда было скрестить традицию русского народа с утопическими учениями современного Запада. Для Маликова и его последователей сочетание хлыстовских техник экстаза с контовской "религией богочеловечества" было желанным результатом. Когда сторонником Маликова стал сам Николай Чайковский, стало ясно, что речь идет о новом и значительном явлении. Петр Лавров, пытавшийся бороться с новым видом измены как на страницах своего журнала Вперед, так и в личной переписке, изумлялся: "Чайковский - именно тот, предводитель радикалов - обращен в сектатора. [...] Едва веришь". Бывшие единомышленники-чайковцы тоже поражались неожиданному обращению лидера: "Был переходный момент, момент тоски и исканий"; но все же другие "товарищи нашли к этому времени уже другой выход". Выходом для большинства чайковцев стал терроризм; для самого Чайковского им стала, напротив, религия любви и мира.
В соответствии с русской традицией идейные разногласия чайковцев сразу же достигли крайних и даже полярных точек. Маликов и Чайковский проповедовали ненасилие как раз тогда, когда их недавние друзья и ученики повседневно практиковали прямое и жестокое насилие. Терроризм чайковцев оказался куда более известен современникам и потомкам, чем пацифизм Чайковского. Все же и эти усилия были замечены; в 1878 году о Маликове и его секте богочеловеков знали, например, во Франции.
Все еще надеясь преобразовать чайковцев в религиозную общину, Маликов и Чайковский пропагандировали свою новую веру среди старых друзей. В апреле 1875 года Лопатин сообщал Лаврову список вновь обращенных сектантов: "Вот имена хлыстов: Маликов, Чайковский, Клячко, Аитов, Алексеев, князь Оболенский, две лондонские дамы, Пругавина и Эйхгоф". Некоторые имена в этом списке новых хлыстов остались неизвестны истории, другие же в ней задержались: Маликова и Чайковского мы знаем, Самуил Клячко был лидером близкой чайковцам общины в Москве, а потом, уже перед Первой мировой войной, дружил с Троцким в Вене; Василий Алексеев впоследствии сблизился со Львом Толстым и был учителем его детей; а Клавдия Пругавина была женой Маликова и сестрой Алексея Пругавина, известного эсера и сектоведа. По словам Короленко, "она, очевидно, глубоко пережила в свое время увлечение идеями Маликова"; когда тот "загорался [...] Клавдия Степановна неподвижно смотрела на мужа своими прекрасными глазами".
Разочарованные в поддержке тех, кого народники называли "народом", вновь обращенные богочеловеки решили идти по испытанному пути: переписывать историю. "Мы с Маликовым хотим доказать [...] истинность нашей веры путем историческим. Маликов даже засел за этот труд", - говорил Чайковский. Это историческое сочинение на тему богочеловечества осталось ненаписанным. В отчаянии от событий в России, и в частности от нечаевского дела, в 1875 году Маликов и Чайковский с семьями и друзьями отправились в Америку.