ГЛАВНАЯ




УБИЙСТВО ПРЕДСТАВИТЕЛЯ ВЛАСТИ



На примере двух литературных источников


Из ворот, врассыпную, зигзагами, выбегали городовые. Володя выбрал одного, молодого, с тупым солдатским лицом, и, жалея патроны, целясь в лоб, между глаз, выстрелил только тогда, когда городовой был близко, шагах в пятнадцати от него. Стреляя, он с удивлением заметил, что пальцы дрожат.

Городовые повернули обратно. Володя, красный, с прилипшими ко лбу волосами, морщась от солнца, выглянул в щель. Ближе всех, почти у самой стены, лежал догонявший его филер. Он был в серой поддевке и лежал навзничь, ногами к дровам. Володя хорошо рассмот­рел его грязные сапоги и стоптанные подошвы. Круглое, прыщеватое, раздутое пьянством лицо было как у живого, и едва заметно шевелились неостриженные усы. Далеко, шагах в сорока, гораздо правее, почти у самых ворот, по-детски свернулся жандармский ротмистр. Солнце сверкало на пуговицах его пальто. Третий, только что упавший городовой был смертельно ранен. Он сидел на траве, поджав худые колени, и, согнувшись, правой рукой хватался за грудь. Изо рта его текла алая струйка крови.

В воротах все стихло. Володя уже без надежды опять взглянул на стену, вверх. Стена была гладкая, без малейшего выступа, сажени в две высотой. Все так же морщась, он сел на землю, за дровами. Стреляя, он глубоко занозил себе палец, и от этого ныла рука. Он сидел, не шевелясь, не думая ни о чем, чувствуя, что уйти невозможно, и даже не пытаясь спастись. На земле валялись мокрые щепки. Он поднял одну, заостренную, длинную, с засохшей смолой по краям, и зачем-то помахал ею в воздухе. Вспомнилась юность, такой же широкий пустырь, такое же синее небо, такие же штабели дров, и он, веселый мальчишка, играет в лапту. "Славно играть в лапту", -- с улыбкой подумал он и опять взмахнул мокрой щепкой. На сырой, размытой вчерашним дождем, земле было неприятно сидеть. Володя медленно приподнялся и, нагнув голову, нагибаясь огромным телом, пополз вдоль стены. Зачем он полз, он не знал. Он видел глинистую тропинку, полоску далекого неба и отсыревшие, поросшие мхом дрова. Теперь казалось, что он один, что полиция отступила и что его не найдут. Но вдруг часто, пачками, затрещали винтовки.

Зазвенели жалобно пули. "Не уйти", -- подумал Володя. "Ладно, пусть не уйти..." И, неожиданно выпрямляясь, и уже не прячась, и открывая сильные плечи и грудь, он спокойно, почти равнодушно, из-за дров посмотрел на солдат. По околышу он узнал гренадер. Он прицелился и начал стрелять. Он стрелял беспрерывно, ежеминутно меняя кассетки и целясь тщательно каждый раз.

Долго ли он стрелял, -- он не мог бы сказать. Он почувствовал, что его сильно ударило по плечу, точно хлестнуло кнутом. Сначала он не понял, что ранен, но рубашка намокла и на пиджак просочилась кровь. Не было больно, и Володя, не обращая внимания на рану, все так же открыто, на виду у солдат, продолжал свою отчаянную стрельбу. Внезапно выстрелы смолкли. Почернелый от дыма, в разорванном пиджаке, Володя наскоро вынул патроны. Их оставалось пять штук. И когда он увидел, что их осталось только пять штук, у него опять похолодело в груди и он отчетливо понял, что через три минуты конец. И вдруг не злоба, не раздражение, не гнев, а слепое и буйное бешенство яростно овладело им. "Меня повесят?.. Меня? Владимира Глебова?.. Повесят?.. Они?..

Вот эти?.." -- с негодованием подумал он, и вспомнил о дружине и покушении: "Значит, губернатор останется жив... Значит, дружина погибнет". Он побагровел, и его расширенные зрачки налились кровью. Как в тумане, он видел, что к нему шеренгой подбегают солдаты. Но, не давая им добежать до себя, он выпрямился во весь свой огромный рост и, кудрявый, черный, рябой, без шапки, с искаженным гневом лицом, окровавленный, с дымящимся револьвером в руке, соскочив на землю, быстро пошел прямо на них. Он шел без веры в спасение, без надежды, что пощадят ему жизнь, сам не понимая, зачем он идет, повинуясь властительной силе, последнему напряжению защищающего себя, здорового, крепкого, не мирящегося со смертью тела. Володя был так громаден и страшен, такой жестокой решимостью блестели его глаза, так беспощадно чернело отверстие браунинга, что солдаты поколебались.

Но один новобранец, невзрачный, с испуганными как у зайца глазами, зажмурился и присел и, не целясь, выстрелил из винтовки. Блеснул желтоватый огонь. Володя сделал еще один, неуверенный шаг. Колени его подогнулись. Стараясь сохранить равновесие, он сильно, наотмашь, откинул левую руку, пошатнулся и грузно, с размаху, упал на траву. Его тотчас окружили солдаты. Рыжий филер, в ан­глийском пальто, подошел, с любопытством посмотрел на него и слегка толкнул сапогом в бок.

"То, чего не было" Б.Савинков



Едва я снялся с якоря, а Эд раскочегарил двигатель двадцать к двенадцати, как послышались подъезжающие грузовики, потом они, хрррипппя, остановшшсь на углу на пирс и в наш Джэг, и вооруженные легавые выскочили с артиллерией и прочей байдой в руках. Они вскочили в лодку, но мы уже отплыли ярдов на сто. Я стоял у кормовых поручней, посасывая из бутылки, и услышал, что несколько пуль прожужжало у меня за спиной, будто сверхзвуковые насекомые, я оборзел...

— АБСОСЫЫ! — заорал я им и сложил из пальцев V/победу - ПОКААА! ЖОПЫ С РУ-У-У-ЧКОЙ! ЕЕЕЕЕ! ХУЙ ВАМ! - дернул еще. - Наше вам! Вы КААЗЛЫЫ! — потом отвернулся, стянул штаны и сверкнул им задом — ПОЦЕЛУЙТЕ МЕНЯ В ЖОПУ! — раздирался я. Не очень охуительная мысль, потому что разорвавшийся осколок шрапнели вонзился мне левую ягодицу. «АУЧ!» — произнес я, доставая его.

— Ладно! Гондоны вы последние! — я выхватил из ближайшего ящика базуку и ШАНДАРАХ!нул, не целясь, в сторону суши, как-то умудрившись задеть команду, пытавшуюся пристроиться в гавани с минометом. Их взорвало взрывом крови и потрохов. «ХА-ХА!» — сказал я. — У меня еще много осталось!» Левой рукой я поднес ко рту пузырь, а правой ШАНДАРАХ!нул по новой, на этот раз попав в «Ленд-ровер», где, видимо, находилась куча боеприпасов, потому что как следует ебануло — УОООСШ!, и меня тряхануло взрывной волной даже на таком расстоянии, хотя я и так изрядно шатался.

«ДААА!» — крикнул я, поднимаясь и потрясая кулаком. Огляделся в поисках базуки, но не нашел, подковылял к поручням, повис на них и дернул снова.

«ЧТО, СЪЕЛИ? ЗАСРАНЦЫ! КУЧИ ГОВНА! ГАСИТЕ ОВЕЦ! НЕУДАЧНИКИ! КРЕТИНЫ!» Я видел, как мусора бегают по пламенеющим и дымящимся руинам причала, некоторые были охвачены пламенем и вопили, у некоторых отсутствовали конечности, на месте бывших рук-ног били малиновые фонтаны. Одновременно кое у кого очевидно поехала крыша, и он палили друг по другу, зато с лодки стреляли реже. Я изобразил все мне известные дурацкие жесты, когда крутишь пальцами у носа, издавая скрежущие звуки, или когда ковыряешь пальцем в ухе, голося нья! нья! Я бы обоссал их, если бы находился поближе, но это говно оставалось все дальше. «МОЗГОЕБЫ! СРАКОЗИЛЫ! ПЕДРИЛЫ! ХУЕСОСЫ! ПИЗДА! НЕУДАЧНИКИ! Думали, охуительно умные! И кто теперь смеется! Я! Я, бля, смеюсь! ВЫ... ГОВНО! ХА! ХА! ХАХА! ХАХА! Хорошо смеется тот, кто смеется последним! Вы ебаные жополижущие мусора! Вы... ЧЕЛОВЕЧЕСКИЕ ОТБРОСЫ! Вы свою ебаную бабушку за ебаную кружку пива продадите! И вместо нее купите себе игрушечный паровозик, или набор почтовых марок, или сраного Джека Хиггинса, потому что вы ни хуя не пьете, потому что вы ЕБАНЫЕ НЕЖЕНКИ! Потому что вы ЕБАНЫЕ НЕЖЕНКИ СОПЛЕЖУИ И ДОЛБОЕБЫ! Еще вы... ПЕДРИЛЫ! Вы стали мусорами, так как не можете прожить на сраное пособие... Потому что вы маменькины сыночки и ни хуя не хотите делать, чтобы работать на достойной работе и жить, как честные люди, и предпочитаете, чтобы вам платили, за то что вы ебете и убиваете двадцатилеток из скорострельных ружей, причем всей кодлой... ШАКАЛЫ! И потом кричите, что ебанные провосы (IRA) дерутся нечестно! Мамуля! У него «балаклава»! Я его боюсь! ДА, БЛЯДЬ! Я тебя так, блядь, напугаю, если приведется! Ойй, мамочки! У него неправильные гранаты из патоки и «параквата»!

Они, наверно, опасные! Ой, мамочки, он сказал, они стоял два с половиной фунта... ирландских денег!! А не два блядских миллиона блядских фунтов настоящих денег! МОИХ блядских денег! Денег, которые вы ГОНДОНЫ украли ебаными акцизными сборами силой ебаного оружия ВЫ ГОНДОНЫ! И еще сказали, что они пойдут детям-инвалидам и бездомным алкашам, а куда вы их дели? КУДА, БЛЯДЬ? Потому что вы и дня не проработали честно, если... блядь... если ВАС ЭТО ЗАЕБЕТ! Нет, не заебет, ведь, вы, на хуй, даже не пробовали! ЕВНУХИ! КАСТРАТЫ! ВСЕ ВЫШЕПЕРЕЧИСЛЕННОЕ!!! МЕНЯ ОТ ВАС БЛЕВАТЬ ТЯНЕТ...»

Что я и сделал, прервавшись, дабы выразить свое омерзение физически. Я загадил почти всю корму. Но к этому времени гавань уже осталась вдали, и лишь маслянистое облако, зависшее над ней, да случайные выстрелы свидетельств-вали о суматохе. Я прикончил виски, чтобы перебить вкус, и зашвырнул пустой пузырь в кильватер.

-Я ЕЩЕ НЕ ЗАКОНЧИЛ!-заорал я. -ДАЖЕ НЕ МЕЧТАЙТЕ, ЧТО Я С ВАМИ ЗАКОНЧИЛ!! ПОДОНКИ! ПОТОМУ ЧТО Я НИ ХУЯ НЕ ЗАКОНЧИЛ!!!

"А259. Всплеск ярости" Саймон Стронг








Рейтинг@Mail.ru