Интервью Гейдара Джемаля "Портфелю". Беседовал Алексей Козлов


Глобальная борьба с Системой



...Ислам — это единственная сегодняшняя доктрина, которая абсолютно внятно и серьезно говорит, что, во-первых, человек — это не самоцель, а инструмент. Во-вторых, инструмент конечный. В-третьих, инструмент в конечном процессе, имеющем сверхцель.

Что из себя представляет современное общество, современный мир? Что за период истории мы наблюдаем?

Мы находимся в переходном периоде. Как, скажем, между Средними веками и Возрождением. От Возрождения к Новому времени через Французскую революцию. И через 17-ый год к Новейшей истории. И это, в лучшем случае, дает нам технический способ понять, о чем идет речь. Некий курс, некое понимание у тех, кто занимался историей о том, что значит переход во всемирном порядке.

Но это, даже в теоретическом плане, не готовит нас к масштабу того перехода, который происходит сегодня. Потому что это переход макроцивилизациионного уровня, который как бы остается за бортом — с поправками и допущениями. Цивилизация, которая включает в себя размах и вариации. От фараона и до сталинского или рузвельтовского времени. Не потому, что Сталин напоминает фараона, а потому, что есть нечто принципиально общее, осевое между архаическим обществом и обществом, которое прорезалось как модернизм в XX веке. Между ними есть огромные дистинкции, есть то, что их связывает. Переход к нынешней цивилизации характеризуется тем, что эта будущая цивилизация противостоит почти в равной мере как Советскому союзу времен Сталина и Берии или Брежнева, так и древнему Китаю времен легендарных императоров.

Почему Вы все-таки назвали в одном из своих интервью Ислам сакральным инструментом оппозиции системе?

Потому что Ислам — это единственная сегодняшняя доктрина, которая абсолютно внятно и серьезно говорит, что, во-первых, человек — это не самоцель, а инструмент. Во-вторых, инструмент конечный. В-третьих, инструмент в конечном процессе, имеющем сверхцель. Но в определенной части проекта человек может отразить провиденциальную идею, в которой он задействован как инструмент. И это соединение его сознания с частью идеи является оптимальным достижением того максимума, который будет соединен с победой над обществом. Созданием человеческого общества оптимально торжествующе противостоящего этому социуму, замкнутому на себе и осуществляющемуся во имя себя. Социум виртуалов — это некая теофания, т. е. манифестация божественного начала, под которым имеется в виду классическое великое существо.

Теперь, если посмотреть, чем является та цивилизация, которая сейчас грядет?. Это, конечно, глобальное информационное общество, в котором символ выведен за скобки, также как и аналогия. Это как переход от аналогической системы передачи данных к цифровой. Это некоторым образом с внешней точки зрения торжество исламской методологии. Но это внешне. Потому что на самом деле внутреннее содержание и внутреннее подразумевание у бенефициаров этого общества совершенно другое. Дело в том, что исламская информатика исходит с самого начала из абсолютизации принципа конечного. То есть человеческая жизнь конечна. История конечна. Более того, само действие рока, которое воспринимается язычниками как бесконечное небо, тоже конечно. Невежество, которое Сократ считал настолько безграничным, что знание может быть незнанием о том, что ты не знаешь, тоже конечно. Оно конечно, потому что ограничивается Всевышним, Который Сам не ведом. То есть, отношение к Нему тоже конечно. В то время как у язычников все является спиралью, кусающей себя за хвост змеей. Циклический мир, который после своего исчезновения возникает снова. Смерть человека, которая является переходом на другой план существования. Смена одной манифестации на другую. Калейдоскоп гуляющих, переходящих друг в друга нюансов и возможностей, которые образуют великий коловорот или великую спираль смыслов, времен, личностей. То, что называется «универсальный водоворот», Vortex universal, когда каждая точка идет по некой спирали, не попадая никогда на позицию другой.

Исламское воззрение на длительность предполагает финализм как ограничение любой проекции. С точки зрения языческого сознания, протяженность есть следствие двух точек, которые не совпадают между собой. Они образуют квант пространства. Бесконечно исчезающий, но все еще разделяющий две точки, не становящиеся пока одной целой. Неограниченное число таких квантов образует протяженность. С точки зрения исламского сознания, протяженность существует авансом, а точка, поставленная в нее, ее ограничивает и центрирует. Точка не принадлежит протяженности и не делит ее, а трансцендирует. Поэтому этот момент исламского сознания в нынешней системе информационного общества изъят. Они разрушили для массового сознания традиционный платоновско-гегелевский дискурс, они убили символ и заменили его постмодернистским знаком, который внешне напоминает то, что принесено Исламом — господство знака над смыслом, но, по сути, обслуживает противоположную задачу.

Теперь знак — это брэнд, марка…

Да. Но знак — это брэнд для простых людей, которые его потребляют. А для бенефициаров общества знак есть оружие господства символа над реальностью, с помощью которой они хотят осуществить этот ноосферный проект. Окончательно ликвидировать разрыв между субъективным и объективным. По Тойнби, «цивилизация рождается в ответ на вызов». Бросается вызов, а цивилизация его подхватывает и что-то отвечает. То есть имеется некий лаг, когда вызов уже брошен, а ответ еще не получен, не сформулирован. И там наступает некий кризис, когда человек как бы проваливается внутри среды, незащищенный от ее жгучего действия. Это катастрофа. Переход от одного уровня к другому через катастрофу и кризис. Прометей не принес очередной огонь, а космический холод уже наступил. И пока он принесет, — а он принесет, — большая часть людей, дрожащих в пещерах, будет выбита этим холодом.

Современные бенефициары новой глобальной системы хотят создать структуру, в которой нет этого лага, где виртуальная субъективность сама генерирует этот прометеевский огонь. Она не нуждается во внешнем герое, который приходит для того, чтобы спасти человечество. То есть виртуальное и реальное должны слиться в тождество. И, конечно, ключи должны находиться в руках виртуальщиков. Они проектируют процесс, и никакой разницы между антропогенным и естественным нет. В конечном счете проблема физического закона, открытия физического закона, есть проблема его формулировки. Что в скрытой форме, надо признать, было и раньше. Не нужны лаборатории и миллионы испытаний, чтобы найти зависимость между какими-то процессами, а потом их истолковать. Достаточно обладать методологией формулирования, чтобы сделать такие законы, которые тебе удобны. А под них реальность подведет соответствующие совпадения. Если взять любой закон из учебника, то мы увидим, что он ложится в логику, он ожидаем, его можно сочинить. Если посмотреть на многие законы, то кажется, что они выдуманы философами с формальной логикой. Получается, что во внешний мир заложено то, что человек с формальной логикой, с кантовскими абстракциями может ожидать. Нужно только оживить это дело, подогнать. Половина законов изобретена Ньютоном и Лейбницем, исходя из их идеальных представлений о том, как должна себя вести масса, что такое инерция. И только потом оказалось, что есть некоторые влияния. А вообще это все было выдумано из головы. То же и с небесной геометрией. Оказывается, что планеты вращаются все-таки немного эллипсоидно. А у Эвклида или Эйлера они вращались по строгим кругам. Они выдумывали эти законы, будучи естественными номиналистами, но не понимали этого. Они наблюдали недра собственной центральности.

Сегодня элиты хотят выбросить на свалку иллюзии прежних людей и объявить себя ноосферными хозяевами мира. В их мире не должно быть кризисов, недо- или перепроизводства.

Потому что это не нужно рынку?

Рынок становится прозрачным. Он становится функцией от сознания господ. Потому что Хайек писал, что «рынок – это черный ящик», божественный, непредсказуемый хаос, у которого нет законов. Сам Хайек с их точки зрения вредный придурок. Рынок должен быть абсолютно прозрачен, как законы поведения газа в трубе.

Он должен быть управляем?

Он должен быть мыслим, мыслеполагаем. Эта мыслеполагаемость должна быть записана иероглифами. Становиться информационным потоком и преобразовываться в данность. И тогда это обеспечивает неостановку времени, отсутствие катаклизмов, изъятие конечности и вечное господство одних и тех же. То есть высшую ницшеанскую реализацию — идею «вечного возвращения равного». Хайдеггер, кстати, уточнил, что внутри этой европейской системы, а это, как подчеркивал Ницше, европейская проблема, принять и понять вечное возвращение одного и того же. Существует элитарное усилие, напряжение, присущее герою-джентльмену, представителю элиты, которое внутри этого вечного возвращения производит переоценку таким образом, что в следующий момент то равное, которое вернется, будет содержательнее, богаче и ценнее, чем предыдущее. То есть он поднимает планку, ставку внутри этого возвращения. Он постоянно обогащает это внутренне возвращение. В конечном счете он делает его открытым. Это реализация рая, отмена второго закона термодинамики, отмена гравитационного поля. Все это сливается, и мы живем в мире, который одновременно является физическим, конкретным и виртуально-райским без малейших противоречий. Это то, что происходит сейчас. Сейчас идет переход к этому. Приметы этого уже есть. Проблема только в том, что на пути к этому придется слить большую часть человечества. Как балласт. Почему? Потому что общество так устроено, что человек должен либо платить за проезд, либо его выкидывают с подножки. Общество защищает человека от космоса. Если человека бросить без общества в открытую среду, то он будет подобен тем племенам Каменного века, которые зависят от случайных обстоятельств экосистемы. Так делают вырубщики леса в Амазонке. Они приходят к индейскому племени и перекрывают какой-нибудь приток. Раз, — карпов нет, рыбы нет, племя вымирает или уходит. Или, например, белые завоеватели прерий Америки выбили бизонов, устранили тем самым единственный гарант физического существования индейцев. А их было, ни много, ни мало, двадцать миллионов на конец XVIII века, которые зависели от, допустим, стомиллионных стад бизонов. В прежней экосистеме они могли существовать бесконечно, но их за двадцать лет выбили, и индейцы превратились в кучку совершенно оголодавших бродяг, которых заперли в резервации. Это то, что происходит с людьми, которые существуют в племени, куда не пришел Прометей. В племени, куда он пришел, наступает независимость от внешних законов. И такая внешняя независимость наступила на самом архаическом уровне. Уже фараон ни от чего не зависел. Древняя Индия, Вавилон ни от чего не зависели. Ацтеки и майя уже не зависели. Легенды о том, что развитие производительных сил подняло человечество, — это полная ерунда. Принципиально человек был защищен уже три тысячи лет назад так же, как и сейчас. Но тогда он за это платил совсем немного. И достаточно было иметь под командой три миллиона рабов, таскающих носилки, чтобы их время, отнимаемое, отчуждаемое у них, компенсировало расход на поддержание баланса между социумом и давлением рока. Дело в том, что характер рока, то есть математическая модель сужающейся спирали такова, что каждый следующий день стоит гораздо дороже, чем предыдущий. Если пустить шарик кататься по спирали, он будет катиться быстрее, потому что каждый следующий кружок меньше диаметром. То есть он будет проходить меньшее расстояние. Кажется, что катится с одной скоростью, а получается все быстрее. Он быстрее проходит очередной виток. Поэтому платить надо больше. Откуда брать? От людей. Значит, надо превращать рабов с носилками в современных менеджеров, средний класс, яппи. Тех, кто ездит на машине, связан массой обязательств, отчисляют в фонды.

Кредиты, финансовые обязательства и повинности, статусные вещи…

А еще детей в колледжи. Белка в колесе. А есть ли предел? Оказывается, есть. Человека можно довести до состояния психостении, сверхнапряжения. Он будет абсолютный психопат, у которого внутри не будет времени на размышления. Он будет полностью вовлечен в систему отношений. А дальше? Ресурсов нет. Интенсифицировать? Он сдохнет. Или начнет восставать. Хиппи – это переходный момент бунта поколения, перед которым поставили вызов быть более социализированными, чем их отцы. Если все люди превращены в придатки к терминалу компьютера и вовлечены в интерактив, то проблем нет. Они 24 часа в сутки будут сидеть и умирать перед компьютером, создавая виртуальную ценность, виртуальное отчуждение своего времени, которое можно обозначить любой цифрой. Но ведь не все сядут за компьютеры. Миллиарды просто не умеют, другие не пожелают. А научить всех, дать всем возможность — таких денег никто не пожелает выделить на это. Большевики произвели переход от архаической, лапотной России в современный модерн. Когда из мужика возник рабочий, спортсмен, партийный деятель, обитатель мегаполиса. Сколько для этого понадобилось? Потребовались безумные деньги. А по времени очень мало — одно поколение. От 17-го до 40-го года. В сороковом году Советский Союз был мегаполисной сверхдержавой. Но ради этого был уничтожен, по меньшей мере, десяток миллионов людей. Пять или восемь миллионов выброшены за границу. И ради этого у ста пятидесяти миллионов было отобрано все. И плюс к этому еще помогала Америка, которая присылала сюда десятки тысяч инженеров, специалистов, потому что была заинтересована в том, чтобы у Европы, которая Америке всегда была ненавистна, появился противовес. Представьте себе, что тот же самый акт, совершенный со ста пятидесятью миллионами мужиков имперской России, нужно совершить с семьюстами миллионами африканцев, миллиардом китайцев, миллиардом индийцев. Откуда взять деньги? Просто так их нет. Большевики нашли, у кого их отобрать. Но бенефициары, они же сами не будут их отдавать. Большевики были алиенированы от бенефициаров. Они уничтожили романовскую семью, которая была частью сверхэлиты проектировщиков. Потом их растворили, опустили, уничтожили, и процессом продукта модернизации воспользовалась система. Но сейчас большевиков нет. И на риск большевиков больше никто не желает пойти. Значит, денег на продвижение человечества хотя бы на следующий виток социализации нет. Возникает другая проблема — кто не платит, сходит с поезда.

У виртуальной экономики есть возможность обеспечивать себя материально. У нее нет возможности материально обеспечивать тех, кто не хочет в ней участвовать. Они превращаются в мировых бомжей. Только вот вопрос. Помойка для них не предусмотрена. И ночлежка тоже. Потому что и первая, и вторая интегрированы в безрасходный интернет-магазин, доступ к которому открывается степенью твоего интерактива в терминале. В этих условиях остается одно — война на истребление всей этой «сволочи», которой оказывается без малого пять миллиардов. То есть человечество во всем его многоцветии должно быть слито. Не по расовому признаку. Есть массы китайцев и индусов, включенных в эту перспективу. И масса французов выключенных. Линия идет по-другому. Переход на позиции информационного винтика в глобалистской ленте Мебиуса, где между твоим внутренним и внешним нет никакой разницы, потому что человек, включенный в интерактив, лишен внутреннего, нет грани между внутренним и внешним. Это хорошо понятно тем, кто участвует в интернет-играх. В игре внутреннее человека становится одним с переживанием игры. А там есть гораздо более интересные процессы.

Сейчас есть интернет-компании, которые предлагают абстрактно решить проблему. Они ее формулируют, выкидывают через ЖЖ или сайт неограниченному количеству людей. И люди проводят часы и бесплатно приводят гениальные решения вопросов, которые представляют собой ключевые технологические разгадки. А если им еще и небольшую награду предлагают, то тысячи людей начинают проводить творчески время в интерактиве, убивая время.

Таким образом, понятно, что информационное общество является смертным приговором огромному большинству людей. Жизнь становится внематричной. Это означает, что будет создаваться очень жесткая репрессивная империя, единственной задачей которой будет полицирование, контроль и экстерминация человеческого балласта. Он ведь будет бунтовать, в первую очередь потому, что никто не позволит параллельно с виртуальной экономикой существовать архаическим типам экономики. Иначе это будет разрушать целостность закрытых информационных потоков внутри виртуального ядра. Поэтому ход в отношениях между информационным обществом и живым человеческим — это война. Которая уже сегодня ведется в форме борьбы с международным терроризмом, захвата под разными предлогами суверенных стран, ликвидация суверенитетов, сворачивания международного права. В данной ситуации конфликт идет между глобальным обществом, центр которого находится в Европе, в Великобритании, и почвенническим империализмом, который сохранился в США. Потому что США в лице своей республиканской великодержавно-шовинистической части не намерены растворяться во имя власти безымянных бенефициаров.

А какая-то персонификация бенефициаров вообще возможна?

Конечно. Это старые традиционные элиты, имеющие корни в аристократических группах мирового общества, которые формировали единый интернациональный суперклуб, начиная где-то после Кромвеля, после казни Карла I. Этапом интернационализации была та судорога осевого времени, которая прошла в XIX веке — это гражданская война в Америке, это революция Мэй-дзи, которая сопровождалась колоссальной мобилизацией японского общества. Любой японист вам расскажет, что на уровне захода командора Пери в Йокагаму и Нагасаки только небольшая часть японского общества на это отреагировала. Тогда сегун поставил перед самураями вопрос, каков должен быть ответ проклятому чужеземцу. Было поощрено выдвижение любых концепций. И в конце концов оказалось, что только восемь из тридцати тысяч предложений принадлежали перу не самураев. Это говорит о том, что обычные японцы не считали, что это их касается. Не считали, что Япония как государство имеет к ним отношение. Они жили частной жизнью — рис, хозяйство, родственники. Сегун, Токио, моря, американцы — для них это была абстракция. А их дети уже умирали вокруг Порт-Артура за японскую империю. И вся империя работала на производство броненосцев, выигравших Цусиму. Это мобилизация. А в сорок первом году практически не было японца, который не был бы готов пожертвовать своей жизнью во имя «восьми углов под одной крышей», то есть великой Азии, соединенной под предводительством императора Японии. Мобилизация прошла полностью и с минимальными потерями, но она прошла при поддержке Великобритании. Потому что японский дом вошел в Британский клуб. В России было освобождение крестьян, в Китае — масштабные реформы. Во Франции — судороги перехода ко второй империи, радикализация французского общества и Парижская коммуна. Не было страны, избежавшей какой-нибудь судороги.

И вот на этом уровне создается великая азиатская масонская ложа, которая в нарушение классических масонских заповедей позволяет нехристианам становится масонами. Евреям, мусульманам и индуистам. Вот эти люди, замкнувшие интернациональный круг элит, включившие в свой состав крупнейшие финансовые дома, объединившие еврейских ростовщиков с именами крестоносцев Средних веков в единую систему, и есть те бенефициары, которые обладают определенными социальными качествами. Эти качества позволяют им воспринимать тех гуру, которые работают на их уровне, т. к. все эти люди являются мистиками, последователями, учениками определенных учителей, носителей традиционного символического сознания. Например, есть официальный Ватикан, восходящий на уровень Папы, который является непререкаемым авторитетом для всех католиков. А есть так называемый скрытый Ватикан. Ватикан Лурда, Ватикан чудес. Ватикан скрытых святых. Не только в православии существуют старцы. Они есть и у католиков. Это особые люди, реально обладающие паранормальными возможностями. Но этот Ватикан, изолированный внешне в своем католицизме, не враждебен, а соединен в экуменизме с Далай Ламой, с рядом церквей. А за этим фасадом существует некий неоэллинизм. Декодер. И ключевым именем здесь стоит имя Генона и школа традиционалистов. Этот неоэллинизм как и прежде опирается на платоновскую и аристотелевскую метафизику. На Платона как универсальный ключ ко всем дискурсам, начиная от шаманов Амазонки и заканчивая православной церковью. Генон, как известно, очень любил Владимира Лосского и считал его аутентичным мэтром и особенно ценил его работу о юродивых в православной традиции. Вот эти гуру и являются проектировщиками будущего, завтрашней реальности.

Учитывая эту интернациональность, непубличность и клановость элит, где проходит линия фронта, линия борьбы с Системой? Получается ведь, что она везде.

Линия борьбы с системой носит сейчас дробный характер: колумбийские партизаны и афганские моджахеды, моджахеды Ирака и левые радикалы Европы. Проблема в том, что тот инструмент, который служил в качестве объединяющего весь мир протестного дискурса, марксизма, перестал работать.

На смену ему пришел Ислам?

На смену ему приходит Ислам. Но Ислам — это познание, которое покрывает очень сложное переплетение тенденций. Потому что есть тенденции. Есть некая религиозно-политическая платформа. Есть некое единство этико-правого характера. Но политического супервизиона, краеугольного камня, который подпирает весь свод, в данный момент нет. В силу определенных обстоятельств. В результате этого в исламском пространстве существуют противоречивые тенденции и противоречивая постановка задач, которая ведет к неверным оценкам ситуаций. Особенно на конкретных региональных уровнях. Афганские моджахеды неверно оценивали ситуацию в конце восьмидесятых — начале девяностых годов как конъюнктуру вокруг Афганистана. В результате этого они в массовом порядке противостояли талибам, привели к созданию политического тупика, позволяющего по второму кругу вмешаться иностранным державам. В свою очередь, талибы совершили ряд технических ошибок. У них не было методологии реальной оценки глобальных процессов.

Например, методология Щедровицкого. Мыследеятельность. С точки зрения метафизики или человеческого личностного порядка эти люди — ноль. А с точки зрения технологии или умения предсказать результаты, они могут задавить прекрасных оппонентов, которые будут «соль земли», но без помощи собственной методологиями они будут раздавлены встречными. Это как наполеоновские солдаты и мамлюки. Как говорил Наполеон: «Один мамлюк может побить десять моих солдат, но тысяча моих солдат побьет десять тысяч мамлюков».

Но все это временный период, связанный с дефицитом методик. Я скажу такую вещь, что Декарт, представляющий собой огромный шаг в организации западного мышления, был первый реальный теолог и монотеист, мысливший в исламских терминах. Я храню одну очень редкую книгу французскую об истоках картезианского менталитета, где анализируются его средневековые корни, мистики, с которыми он был знаком, в том числе и исламские каналы. Декарт — это первый человек в платоновском пространстве, который сказал, что точка — это нечто противостоящее протяженности, ограничивающее ее. Концепция Декарта — это Коран. Все Откровение Корана в этом. Просто сформулированное таким парадоксальным математическим образом на европейской почве. Но это картезианское мышление осталось невостребованным теми, из чьих корней оно пришло. Потому что интерпретации Корана остались до сих пор на уровне эллинских подходов, на уровне греческой аналогической семантики, которая была применена сразу же с первого века, когда арабы стали наследниками византийцев. А это все равно, что интерпретировать огонь, то есть природу плазмы, исходя из динамики жидкости.

Отсюда и неэффективность работы этого инструмента.

Можно ли использовать исламскую методологию вне религиозного мировоззрения, поскольку современный мир секулярен?

Вопрос в том, что Ислам — это не религия. Ислам на уровне Пророка и его сподвижников — это люди, внутреннее самоощущение которых, хотя они переживали глубокие фундаментальные сверхчеловеческие эмоции, не носило религиозного характера в современном смысле этого слова. То, что современный человек понимает под аффективной жизнью спиритуального порядка, было им совершенно не знакомо. Они были людьми, реализм и авангардизм которых были совершенно непостижимы через поколение после них. Поколению, которое пыталось понять, что им дали. Поскольку они пользовались греческой методологией, духовным опытом, это было нереально понять. Причиной тому несовместимость сознания. Открывать тайны монотеизма людям, стоящим на позициях Эвклида или Зенона почти безнадежно. Задача была в том, чтобы это послание четырнадцать веков продержалось. До настоящего времени, когда появляется шанс поднять людей нового мышления, переживших постмодернизм, понять тайны ислама, прийти к пониманию предельной диалектики конечного. Для людей девятнадцатого века проблемы конечного не существует. Я Вас уверяю, что Маркс, который будто бы не верил в жизнь после смерти, с точки зрения своей языческой упертости в бесконечное ничем не отличался от китайца с культом предков.

А здесь мы имеем радикальный разрыв с естественным человеком. Для того, чтобы спасти человечество от бенефициаров, от этого виртуального пространства, нужно парадоксально бросить вызов естественному человеку. Потому что именно он с его вязким гомогенным сознанием становится на выходе субъектом и одновременно, в другой ипостаси, жертвой этого сообщества господ.

Рейтинг@Mail.ru